Вольное лето 89-го

Никак не найду желтую тетрадь с дневниковыми записями. Не хватает дат, подробностей… Август 1989, кажется? Во всяком случае, Советский Союз еще существовал. Автобус «Интуриста» вез нас по южному участку берлинского автобана, затем дорога кончилась, мы въехали в серый туннель, пересекли границу и подъехали к аэропорту Шенефельд. Зачем мы отправились туда, в Советский Союз? Группа юных туристов, которую один из сопровождающих взрослых неизменно представлял: «Мы – представители трех церковных общин из южных районов Берлина», причем «южные районы» выделялись и подчеркивались. Меня это тогда ужасно раздражало. Только сейчас, вспоминая, я начинаю догадываться, зачем он это делал.

Все к западу от Берлина навевало смертельную скуку

Мы все чего-то искали. Почти все либо недавно закончили гимназию, либо готовились к выпускным экзаменамю. Я уж точно была в поиске. В поиске альтернативы. Всё к западу от Западного Берлина навевало на меня смертельную скуку: первые признаки пресыщения, дорогостоящие ухоженность и красота, в которых мне всегда видится стремление возвыситься над другими – и отсутствие воображения. Привилегии, которыми пользуются, не задумываясь, незаслуженно.

Самолет доставил нас в Ленинград. Мы посетили могилы солдат, музей Блокады, встретились с переводчиком Сталина (переводчик Сталина! я тогда не смогла осознать исторический масштаб этой фигуры) и побывали на многих странноватых встречах с комсомольцами. Памятные места чередовались с участками советской современности. Но вот что мне запомнилось: ночью Ленинград погружался во тьму. Неосвещенный столичный город. Такого в наше время не увидишь. И это помогает мне вспомнить, когда именно мы ездили – видимо, в конце августа. В более ранние летние недели в Ленинграде не темнеет.

В Волгограде комсомольцы устроили нам встречу с местной семьей. Хозяйка дома приготовила бисквитно-кремовый торт с надписью WILLKOMM! («Добро пожал!»). Я восприняла этот торт как калорийный жест дружбы – и приняла протянутую руку.

Летние месяцы стали для меня русскими. Все девяностые годы я каждое лето ездила в Россию. В одной из этих летних поездок я нашла друзей, у которых с тех пор каждый год я принимала «душ для души», как я со временем стала называть наши встречи. Общение с друзьями здесь обходилось без того чрезмерного, утомительного психологического анализа, который часто сопровождает дружеские отношения в Германии. Здесь дружба – это тепло и весело, и она просто есть.

В одной из этих летних поездок я нашла друзей, у которых с тех пор каждый год я принимала «душ для души»

Компания друзей превратила прекрасный незнакомый город во тьме, каким я увидела Ленинград, в Питер и перенесла меня в сказочную страну небывалой жизни хиппи. Всё шло в дело: и серая губная помада Кики №55, и красота обваливающейся штукатурки, и искусство. И то, что не все работало. Много чего не работало или длилось ужасно долго или вообще разваливалось. И с этим, оказалось, можно жить.

Может быть, в России я наконец увидела свободу? Здесь – со стороны, с безопасного расстояния, преодолев свой страх перед ней? В компании русских друзей, у которых не было выбора, которые были на нее обречены? Которые внезапно начинали торговать носками, несмотря на образование и дипломы. Которые не могли быть неженками и белоручками и брались за любое дело. Это меня восхищало. Только теперь я понимаю, что не видела самого тяжелого. Бывая наездами, хорошо экипированная для своих отважных вылазок, я видела проблемы, а о настоящих катастрофах могу теперь прочесть у Светланы Алексиевич.

Бывая наездами, хорошо экипированная для своих отважных вылазок, я видела только внешнюю сторону дела, а о подкладке могу теперь прочесть у Светланы Алексиевич

Моей свободе и радостям жизни помогало и то, что до середины девяностых в России мне было очень многое по карману. Я жила на Невском проспекте и у Таврического сада, а в Москве – на Парке Культуры… Но в какой-то момент ветер переменился.

Мое решение (бросить медицину) и поступить на факультет перевода с русского и английского языка имело последствия. Я начала работать, но платили за мою работу мало. Мой лучший друг в Петербурге стал геймдизайнером – и начал хорошо зарабатывать. Помню, как мы пришли к нему, когда он купил свою первую квартиру – однокомнатную, на Обводном Канале, и на кухне стоял дизайнерский электрочайник Порше. А я как раз получила свою первую зарплату, которая пошла на покупку авиабилета.

У моего друга теперь трехкомнатная квартира в старом районе Питера. Я никогда в жизни не заработаю на такое жилье, но, может быть, Питер подарит мне пожизненную прописку? За заслуги в поддержании общения? Я надеюсь, что мое вынужденное отсутствие из-за пандемии не обнулит вид на жительство, в который я вложила самое ценное, что у меня есть – душу.

Но, положа руку на сердце, приходится признаться: с годами выбранная мною свобода начинает порой тяготить. Я отказалась от многих удобств и стабильности, которые были уготованы мне благодаря рождению в хорошей западногерманской семье. Может быть, отсюда моя готовность понять, что свобода предъявляет к человеку требования, которые могут оказаться слишком высоки. Главное, не устать от свободы настолько, чтобы от нее отказаться. Иначе все было зря. И останется не просто оскомина, а горечь – в новой, повышенной комфортности, тюрьме.

Фридерикe Мельтендорф училась на медицинском факультете, а затем получила диплом переводчицы в Берлинском университете им. Гумбольдта и переводила книги с русского и английского языков, прежде всего, книги современных авторов, чьи биографии связаны с миграцией. Работает редактором переводов Декодера с его основания в 2015 году.